Я все еще смотрел в иллюминатор, когда дверь каюты открылась: один из моряков принес мне большую чашку с горячим черным кофе. Он заговорил с сильным акцентом:

– Привет от капитана, сэр. Можете посещать его в его каюте, когда хотите.

Взяв кофе, я увидел, что моя измятая форма постирана, высушена и отутюжена и что на маленьком столике у стены разложена свежая смена белья.

– С удовольствием, – сказал я. – Может ли кто-нибудь проводить меня к капитану, когда я приведу себя в порядок и оденусь?

– Я подожду вас снаружи, сэр, – матрос отсалютовал и тихонько закрыл за собой дверь. Не могло быть никаких сомнений в том, что на этом корабле царила исключительная дисциплина: об этом говорила одна та скорость, с которой меня доставили на борт. Я надеялся, что эта дисциплина подразумевает также соблюдение прав военнопленных.

Я закончил свой туалет так быстро, как только смог, и скоро выглянул за дверь моей каюты. Матрос провел меня по узкому, похожему на трубу коридору с круглыми стенами. Мне бросилось в глаза, что распорки находились также на боковых стенах и потолке; это говорило о том, что корабль обладал исключительной маневренностью. Мое заключение оказалось совершенно правильным (в соответствии с пробковыми планками располагались также «палубы» на внешней стороне кормы, тогда как главная рубка представляла собой шар, который поворачивался согласно углу поворота корабля – это была, как выяснилось, всего лишь одна из проходных идей О'Бина!). Это подводное судно намного превосходило все, что я видел в 1973 году в альтернативном будущем.

По круглому коридору мы вышли к перекрестку, свернули по направлению к левому борту, вскарабкались по маленькому трапу и оказались у плоской, абсолютно круглой стальной двери, в которую и постучал моряк, проговорив при этом несколько слов на своем неизвестном мне языке. С другой стороны двери донесся лаконичный ответ, после чего матрос потянул за ручку, чтобы открыть ее. Он пропустил меня вперед, отсалютовал еще раз и удалился.

Я оказался в знакомой почти до мелочей версии капитанской каюты корабля моего родного мира. Здесь было очень много меди и красного дерева; несколько зеленых растений свисали в корзинах с потолка и стен; очень аккуратно прибранная койка; стол, на котором лежали разложенные во множестве навигационные приборы и различные морские карты. Стены украшали гравюры с изображением кораблей и старинные карты в рамках. Вся плоскость потолка излучала свет, похожий на дневной (очередное изобретение О'Бина, сделанное мимоходом). Из-за стола навстречу мне поднялся невысокий юркий человек с усиками, приподнял фуражку и улыбнулся почти застенчиво. Он был совсем молод – вероятно, не старше меня, однако испытания оставили на его лице морщины, и его глаза были глазами пожилого человека – твердые и ясные и в то же время полные удивительной иронии. Он протянул мне руку. Я тряхнул ее и ощутил его крепкое пожатие: сильное, но не грубое. Что-то пугающе знакомое чудилось мне в нем. Рассудок мой все еще колебался, не желая признавать истину, когда он представился на хорошем английском языке с легким гортанным акцентом:

– Добро пожаловать на борт «Лолы Монтес», капитан. Моя фамилия Корженёвский, и я капитан этого корабля.

Я был слишком ошеломлен, чтобы говорить: передо мной стоял мой старый учитель тех времен, когда я летал на борту «Скитальца», только сейчас он был намного моложе. В те годы Корженёвский командовал (или еще будет командовать) польским воздушным судном. Выводы, естественно вытекающие отсюда, вызывали вполне закономерный страх. Не существует ли, в таком случае, вероятность встретить в этом мире версию себя самого? Изо всех сил я цеплялся за свои хорошие манеры, чтобы не выдать себя. Корженёвский совершенно явно ничего обо мне не знал. Поэтому я просто представился, и будь что будет. Я назвал свое настоящее имя, полк, в котором на самом деле служил, и в нескольких словах объяснил, почему ношу этот довольно экзотический арабский мундир.

– Надеюсь, Польша не находится в состоянии войны с Арабским Альянсом, – добавил я.

Капитан Корженёвский пожал плечами и повернулся к буфету, где стояли в ряд бутылки и стаканы.

– Я хотел бы предложить вам выпить, капитан Бастэйбл. Что предпочитаете?

– Виски и немного содовой, если вас не затруднит. Очень любезно с вашей стороны.

Корженёвский вытащил графин с виски и, снимая стакан с полки, еле уловимо шевельнул рукой с графином.

– Польша больше ни с кем не воюет. Сперва на нее напала Германия, затем русские опустошили ее, а теперь и России больше не существует. Во всяком случае, как единой нации русских больше нет. Бедная Польша… Все ее битвы закончены навсегда.

Он протянул мне полный стакан и сделал такое движение, точно хотел, по польскому обычаю, разбить свой стакан вдребезги, однако тотчас взял себя в руки, проглотил виски почти залпом и начал теребить себя за мочку уха, как будто рассердился, что едва не поддался страстному порыву.

– Однако же вы и ваша команда – поляки, – заметил я. – И это польский корабль.

– Мы не принадлежим больше ни к какой нации, хотя родиной большинства из нас действительно была Польша. Когда-то этот корабль был гордостью нашего военного флота. Теперь это единственное судно, уцелевшее из всей польской флотилии. Вы могли бы назвать нас «каперами». Именно поэтому мы и выжили после катастрофы, – в его глазах появилось иронически-гордое выражение. – Полагаю, мы живем неплохо по сравнению с другими, хотя добыча попадается все реже. Некоторое время мы следили за вашим пароходом, но он не показался нам достаточно богатой добычей, чтобы тратить на него торпеду. Вам, вероятно, было бы любопытно узнать, что подводная лодка, напавшая на вас, называется «Маннанан». Она принадлежала ирландскому флоту.

– Ирландскому? – я был поражен. Стало быть, в этом мире и впрямь господствовала всеохватывающая автономия.

– Мы не могли немедленно остановить машины, чтобы взять вас на борт. Поэтому решили, что поначалу вы должны попробовать справиться самостоятельно. «Маннанан» хорошо вооружен, но нам все же удалось довольно быстро повредить его и заставить подняться на поверхность. Лакомый кусочек, говорю как пират! – он рассмеялся. – Мы взяли съестные припасы, которых нам хватит на три месяца. И запасные части.

Несомненно, «Маннанан» заслужил того, что сделал с ним капитан Корженёвский. Поляк обошелся с побежденными куда милосерднее, чем ирландцы с нашим несчастным пароходом. Однако я не мог заставить себя высказывать все эти соображения вслух и тем самым оправдывать факт морского разбоя, совершенного «Лолой Монтес».

Корженёвский зажег тонкую сигару и сделал мне знак, чтобы я сам обслуживал себя у бара.

– Итак, капитан Бастэйбл, – произнес он, – что же нам теперь с вами делать? Обычно тех, кто остался в живых после нападения, мы доставляем до ближайшего берега и отпускаем на все четыре стороны. Но вы – случай особый. Мы направляемся к Гебридам, где у нас база. Не высадить ли вас где-нибудь по дороге? В общем-то нельзя сказать, что нынче можно найти хоть одну страну, где жизнь была бы привлекательной.

Я рассказал ему, что намерен непременно добраться до Великобритании, и был бы чрезвычайно признателен, если найдется возможность высадить меня в Южной Англии. При этих словах он поднял брови:

– Я бы мог еще понять, если бы вы рвались в Шотландию. Но южное побережье! После того, как не без моего участия, вас вырвали из когтей смерти, совесть просто не позволяет мне отправить вас в пасть к другой погибели! Да понимаете ли вы, о чем просите? Есть ли у вас хотя бы туманное представление о том, в какой ад превратилась Южная Англия?

– Я слышал, Лондон пострадал от тяжелых бомбардировок…

Корженёвский не смог подавить улыбки.

– Мне всегда импонировала манера британцев преуменьшать, – заявил он. – А что вы вообще слышали?

– Существует также опасность подцепить какую-нибудь заразную болезнь – тиф, холеру и так далее…